Научная электронная библиотека
Монографии, изданные в издательстве Российской Академии Естествознания
Монолог первый. Как я болел раком
Как я болел раком
Долго не мог приступить к этой книге . Противоречивые чувства владели. Надо ли? Кому? Зачем?
Это исповедь – вывернуть душу и себя наизнанку. Как пелось в послевоенной дворовой песенке: «Вот, стою я перед вами, словно голенький».
Вспоминать о болезни (приятно ловить себя на мысли, что пишешь о прошлом автоматически) – это вспоминать о своей жизни. Потому что причина болезни, даже онкологической, прежде всего, лежит в тебе, в твоем образе жизни. Но это понимаешь уже позже, пройдя определенные этапы болезни и лечения, постоянных размышлений, изучения литературы по онкологии.
Понимаешь же: не один такой.
В России где-то 4-5 млн. онкологических больных, умирает от 300 до 500 тыс. человек в год. Это согласно общемировой тенденции. Российских статистических данных у меня нет. Да и верить им трудно (в соответствии с выражением «Есть ложь, большая ложь и статистика»).
Что все-таки подтолкнуло меня к этому решению? То, что, пройдя этапы болезни и лечения, «всякого, разного», жив и здоров, веду обычный образ жизни, но главное – потому, что по профессии я – врач.
Сейчас много популярных книг по онкологии, написали о себе «бойцы онкофронта»[1] М. Гогулан, Д. Донцова и другие… Так вот, будучи профессиональным медиком, я, естественно, отслеживал свою болезнь внутренним взглядом профессионала, без иллюзий, свойственных людям, далеким от медицины.
Так сказать – врач и больной «по совместительству».
Начало заболевания никто не знает точно. Раковые клетки есть у каждого. Но до поры до времени они не вызывают заболевания, находясь в динамическом равновесии с иммунной системой организма.
Где «сидит», где будет локализован рак (опухоль) неизвестно, но по данным многих авторитетных онкологов ему предшествует какое-то хроническое воспаление (желудок – гастрит, молочная железа – мастопатия, фиброма и т.д.).
Я много лет болел хроническим гайморитом: простыл в молодости, не долечил до конца по беспечности. Воспаление перешло в хроническую форму. Врачи ведь тоже болеют, в первую очередь, как это ни странно, потому что часто наплевательски относятся к собственному здоровью (смертность среди медиков одна из самых высоких, как у шахтеров).
И вот, в возрасте шестидесяти лет появилось у меня неясное ощущение чего-то постороннего в горле, что-то мешало глотать, иногда возникали слабые болевые ощущения. Как и все, в таких ситуациях, решил – «пройдет».
Не проходит. Что-то мешает глотать, ощущение инородного тела. Месяца через два стал задыхаться, лежа на спине.
Сидя – дышать хорошо, но ощущение «что-то мешает в горле» не проходит. Изменился голос, дикция…
Пошел к участковому лор-врачу. Потом решил, что один ум хорошо, а три лучше. Выбрал по отзывам еще двух врачей, все клиницисты т.е. практикующие – работающие в поликлинике, в больнице, владеющие оперативной техникой, оперирующие.
Итак, меня осмотрели три лор-врача сразу и, к моему удивлению, поставили три разных диагноза.
Из чего, естественно, проистекали разные подходы к лечению.
Один нашел абсцесс (т.е. гнойник). Надо вскрыть. Полип – диагноз другой, можно удалить чуть ли не амбулаторно (петлей, как миндалины у детей).
Была консультация и у онколога. Он взял кусочек опухоли на биопсию, т.е. исследование под микроскопом. Но раковых клеток не нашли – слишком маленький кусочек ткани был взят. Сделали компьютерную томографию, обнаружили опухоль, размером около пяти сантиметров в диаметре, но опять же расценили как воспалительный процесс, даже полип. Конечно, точный диагноз врач компьютерной диагностики поставить не мог, это мне было понятно. Как понятно и то, что нужна операция.
Встал вопрос, где делать? У меня были возможности – Москва, Нижний Новгород, Краснодар. Там работали мои коллеги, с некоторыми я учился, с другими работал. Однако, друзья друзьями, а то, что в России рыночная экономика и бесплатной медицины давно нет, известно всем. Случайно узнаю: работает в Краснодаре мой коллега по Горьковской клинической железнодорожной больнице №1, бывший военный врач, теперь врач частной практики.
Созвонился.
Он посоветовал мне хорошего специалиста, тоже со своей частной клиникой.
Поехал. Все скромненько, палаты шестиместные, тесновато. Но профессионализм чувствуется, пациентов много. Направление клиники – пластика носовой перегородки. Вроде как-то не по профилю, но пошел на прием.
Врач (профессор) посмотрел тоненьким эндоскопом (волоконо-оптическим, таким смотрят обычно желудок и двенадцатиперстную кишку) всю опухоль, обошел ее со всех сторон. Результат – опухоль в капсуле, как орех, с одной стороны – 2 мм до сонной артерии. Местоположение очень опасное, но, к счастью, в артерию не проросла. Предложил операцию, я, конечно, согласился. Операция под обезболиванием, наркоз интубационный, т.е. трубка – в трахее.
Назначили день.
Три дня, пока обследовали, лежал в палате на восемь человек. После операции больных с окровавленными повязками на лице привозят на ту же койку. До операции и так морально тяжело, а тут еще и это.
Сам оборудовал послеоперационную палату – одну из трех имеющихся, разделил потоки – всё мне, как обычно, «неймётся»… Старшая медсестра не возражала против перестановки, а врачи постоянно в операционной, так что после операции очнулся в отдельной палате.
Но. Без накладок не обошлось: в день операции обнаружилось, что не хватает свежих анализов крови. Лаборатория в поликлинике, а где поликлиника? Где-то рядом. Операция в полдень, а я в девять утра побежал сдавать анализы.
За ворота больницы вышел в чем был, в спортивном костюме. Куда идти? Правильно говорят: язык до Киева доведет…
Мне сказали: поликлиника недалеко, через два квартала. Однако город не родной, поплутал немного, нашел.
Лаборатория находилась на пятом этаже. Пошел сразу не к зав. отделением, а к врачу-лаборанту. Она была, конечно, очень удивлена: кто, откуда, где направление, карточка? Пришлось убеждать ее, что все это не главное, да и не надо.
В итоге нашего диалога (точнее – моего монолога), анализы взяли, но чтобы их получить, ждать надо не менее часа. Делаю второй заход. Нормы мы знаем, оба врачи, бланки чистые под рукой, ручки есть. А своя рука – владыка.
Проявив настойчивость, обаяние, мужской задор и вообще – все, что можно, анализы я получил. И через полчаса был в больнице. Еще через полчаса отдал анализы врачу. Раньше было нельзя, он тоже знает, что анализы готовятся не менее часа.
В полдень я был на операционном столе. Меня спросили: есть ли у меня аллергия на что-нибудь. Конечно, имелись в виду медицинские препараты. Я сказал нет, а вот тяга определенная есть… Насторожились: на что? Я говорю: на молодых медсестер, особенно после операции, когда чувства обостряются…
Дали наркоз и профессор прооперировал.
Ума не приложу, как он в тесном пространстве горла, с одной стороны – интубационная трубка, с другой – сонная артерия, мог развернуться. Отсек опухоль, она напоминала гриб с широкой ножкой. Перевязал, но все-таки «кровит».
Кляп марлевый во рту, два тампона в носу.
Чем дышал, до сих пор не пойму. Очнулся от наркоза. Открыл глаза – стоит младшая дочь. Приехала из Москвы. Конечно, трогательно.
За три дня до операции в краевой больнице мне сделали эмболизацию сосудов. Это один из современных методов лечения опухоли. Сначала делают ангиографию сосудов: через катетер, вводимый под местной анестезией в бедренную артерию, вводят контрастное вещество, оно растекается по сосудам, делает их видимыми на специальном экране. Затем катетер со специальным веществом подводят к сосудам, питающим опухоль, выстреливают капсулами (микрошариками) и перекрывают просветы сосудов, тем самым лишая опухоль доступа кислорода – всё хорошо видно на большом экране. Все заняло минут 10.
Как врач и хирург не могу не прокомментировать применение эмболизации в моем случае.
Можно перекрыть один сосуд, например, к почкам. Но у меня к опухоли подходит сотня мелких сосудов. Напоминает стрельбу из дробовика по уткам: попадет одна-две дробинки.
Так и получилось: я видел потом срезы своей опухоли и на них – три белых точки – блокированные сосуды. А остальные, значит, нет. Это я понимал и до операции, но уговорил профессор-лор: будет меньше кровить, будем оперировать практически вслепую.
Я согласился.
Во время операции, может быть, кровило меньше, под наркозом я не видел, но кляп, пропитанный кровью, ощутил сразу, очнувшись после операции.
Чтобы были боли, не помню – наверное, что-то обезболивающее кололи. Послеоперационный период прошел спокойно, каждое утро меня навещал мой бывший коллега, приносил что-то из продуктов, но, главное, поддерживал старого друга, за что ему огромное спасибо.
Через пять дней средняя дочь увезла меня на машине домой. Точный диагноз я узнал через 11 дней, гистологическое обследование (это срезы на стеклышке под микроскопом) показало: лимфома, а еще точнее – лимфосаркома.
Конечно, узнав о диагнозе, я испытал те же чувства, что и любой другой онкобольной: и страх, и мысли о фатальном исходе, даже срок прикинул для «окончательного» устройства дел – пару месяцев. Естественны и мысли «за что» и «почему именно я».
Казалось бы, предыдущая жизнь не должна была привести к «божьей каре».
Я практически «родился врачом», медицина – в крови. Родители медики, другого пути в жизни и я не видел. Отец – хирург от бога, как говорили его пациенты. И мать, классного врача-рентгенолога, не отпускали с работы долго. Конечно, и облучалась – какие были рентгеновские аппараты, конечно, не соблюдала норму лучевой нагрузки. Руками ощупывали больных за экраном. Как говорят: листала складки желудка как страницы в книге. Конечно, у нее диагностика была на высоте. Язва желудка или двенадцатиперстной кишки размером 2-3-5 мм в диаметре.
Тогда еще не было эндоскопии и другой современной техники. Поток больных был большой, часто вопрос решался кардинально – лечить консервативно или оперировать. А это уже две большие разницы, операция ведь всегда калечащая, как бы хорошо технически не была сделана. Находила, диагностировала. Сама умерла от рака. Знала, конечно, о своей болезни. Все трое детей разъехались, у всех своя жизнь, работа, дети. И она, зная о своем исходе, учила отца готовить – элементарно, суп да кашу….
Отец, великий хирург, уровня Ф.Г. Углова, Б.Н. Королева, Н.Н. Блохина и других., для большинства эти фамилии сегодня ничего не говорят, к сожалению.
Мой дорогой учитель Б.А. Королев, академик, Герой Социалистического Труда, первым в Горьком сделавший операцию расширения митрального клапана при пороке сердца– комиссуротомию. Создал кардиоклинику, прооперировал тысячи больных, сам дожил до 100 лет.
Отец работал главным хирургом Горьковской железной дороги: 28 железнодорожных больниц, много крупных, например, в Казани, Владимире и др. все сложные операции – его. Уже на пенсии продолжал работать, нагрузка, конечно, меньше. Ушел из жизни в 86 лет. Приходится удивляться тому поколению, встретившему войну молодыми – что только не пережили, включая голод, репрессии, лагеря, послевоенную разруху… Но сохранили работоспособность до последних дней.
Еще со школы я бегал к отцу на операции, смотрел, как работают хирурги. Сутками, с полной отдачей, с любовью к больным.
Сейчас, к сожалению, в поликлиниках не пациенты, а клиенты.
Субинтернатуру и интернатуру я проходил у отца, на базе Горьковской клинической железнодорожной больницы №1. И после окончания института работал хирургом там же.
Работая по экстренной хирургии, делал по несколько операций за сутки. Понятно, что умел многое. Были хорошие учителя – еще фронтовые хирурги. Умели делать все. Одевали мундиры на День Победы – не грудь, а иконостас. Мария Сперанская, Григорий Коган…Григорий Семенович, уролог, занимался самыми тяжелыми больными, с гангреной. Жутко даже нам, врачам, иной раз было смотреть на гангренозные раны, омертвевшие ткани. Запах в гнойном отделении стоял убийственный.
А Григорий Семенович сам делал перевязки. И не просто лечил, – вылечивал.
… Воспоминания уводят в сторону. Но это – жизнь, в ней все взаимосвязано.
За двадцать лет до пенсии, я стал директором реабилитационного центра для детей-инвалидов. Центра, существовавшего вначале только на бумаге, который предстояло создать с нуля. Со мной было два единомышленника, ноль финансирования, ноль материальных средств, маленькое ободранное здание бывшего кинотеатра.
Это был двадцатилетний каторжный труд.
И результат – успешно работающее по передовым технологиям и методикам учреждение, оснащенное современным диагностическим и реабилитационным оборудованием, тщательно подобранный коллектив в 65 человек – медиков, педагогов, психологов, социальных работников.
И тысячи маленьких пациентов с заболеваниями центральной нервной системы, в основном ДЦП, судьбу которых мы старались изменить к лучшему.
Мы занимались и медицинской реабилитацией, и пытались социализировать детей, психологически подготовить их к трудной жизни, дать толчок творческому развитию…
Центр стал известен не только в крае, дети приезжали из России, Украины, Абхазии.
И вот мне шестьдесят. По выходе из отпуска меня вызывает краевой департамент и вручает приказ об увольнении с должности директора госучреждения. Ни слова признательности за созданный с нуля центр, ни благодарности за многолетний труд (стаж медицинской работы у меня сорок лет).
Стресс был «тот еще».
Надо было строить жизнь по-новому. Жить на смешную пенсию невозможно, да и психологический стресс был слишком сильным. Переход на пенсию резко меняет общественный статус человека.
Именно с этим периодом я связываю начало болезни.
2011 г. Уже почти два года я официально на пенсии. Назначено «аж» 6000 руб. Ни определенные заслуги – профессор, доктор медицинских наук, заслуженный врач РФ, депутат Городского собрания двух созывов, никакой роли не сыграли. Почему я вспоминаю об этом?
Для онкозаболевания как первопричина или одна из причин – стресс. Еще хуже – хронический стресс.
Раковые клетки есть у всех и всегда, и с ними можно прожить всю жизнь, так и не узнав, что такое болезнь, у здорового человека они находятся в динамическом равновесии с нормальными. А вот стоит только ослабнуть иммунной системе, как раковые клетки начинают быстро размножаться и разрастаться. Если бы ваш организм был бы в порядке, он немедленно уничтожил бы новую раковую клетку, не дав ей возможности делиться и множиться, но организм ослаблен – и клетка-мутант становится в нем хозяйкой.
Каковы же причины этого мутирования?
К сожалению, мы не можем изменить генетику, практически не можем повлиять на окружающую среду – процессы ее изменения глобальны. Но наука говорит, что в половине случаев возникновение рака спровоцировано образом жизни. Еще в 2007 году Всемирный фонд исследования рака опубликовал данные о том, что минимум 40% раковых заболеваний можно предотвратить простым изменением рациона и физической активности. То же подтвердил спустя два года французский Национальный институт рака. Исследования профессора Дина Орниша (Калифорнийский университет, США, 2008год) показали, что изменения образа жизни – диета, повышение степени физической активности, снижение уровня стресса действительно меняют экспрессию генов в раковых клетках.
Рост числа опухолевидных клеток начинается в результате сильного потрясения (эмоционального или физического) или в результате хронического заболевания, которое подтачивает «охранные» силы организма, пребывания человека в экологически неблагоприятных условиях, под действием ионизирующей радиации, т.е. тогда, когда в иммунной системе пробита брешь.
Стрессы есть в жизни каждого, стресс, вообще-то, норма жизни. Сильный стресс, какая-то трагическая ситуация, плавно переходящая в хронический стресс и, главное, неправильная реакция на него (самобичевание, постоянные переживания – боль, обида, ревность, страхи и т.д.) – это часто приводит к инфаркту, инсульту, к снижению иммунитета и может стать причиной рака.
Риск рака возрастает из-за употребления алкоголя, ожирения и других человеческих «слабостей». На первом месте смертность от рака легких, напрямую связанного с курением. Повышенный уровень эстрогена считается одной из причин развития рака у женщин. Этот гормон, сегодня добавляется в корм скоту и птицам, попадая в организм человека, тоже может сыграть свою роль в возникновении опухоли.
Стремительное увеличение раковых больных говорит о том, что условия существования злокачественной опухоли и ее развитие сегодня стали более комфортными. Это изменившаяся экология, подверженность радиации, особенности питания. Самое печальное, что возраст заболевших значительно помолодел. Если раньше, два десятилетия назад, злокачественные опухоли выявлялись после сорока лет, то сейчас рак груди не редкость у двадцатилетних девушек…