Другой великий французский композитор XIX века Ж.Бизе не менее парадоксально отзывался о творчестве Вагнера.
Здесь следует остановиться на отношении самого Бизе к творчеству Вагнера. Характерная черта всех критических замечаний Бизе (равно как и Сен-Санса, Франка, Д’Энди и других французских композиторов) заключается в том, что он оценил по достоинству новаторские поиски Рихарда Вагнера.
Так, в своей статье «Беседы о музыке» он пишет: «Не все ли равно, как вас зовут, – Россини, Обер, Гуно, Вагнер. Заставьте меня смеяться или плакать, очаруйте меня, приведите в восторг, и я, уж конечно, не нанесу вам глупого оскорбления наклеиванием на вас ярлычка, как на какое-нибудь жесткокрылое насекомое» [3, с. 327].
В том, что музыкой Вагнера Бизе был очарован, подтверждает его письмо к Леони Галеви от 29 мая 1871 года: «Вагнер не из моих друзей, и у меня к нему мало уважения, но я не могу забыть тех безмерных наслаждений, которыми я обязан этому гениальному новатору. Очарование его музыки невыразимо, неописуемо. В ней сладострастие, нежность, любовь. Это не музыка будущего, ибо такие слова ничего не значат; но это – музыка всех времен, ибо она прекрасна» [3, с. 268].
Далее проблема «Вагнер и французская музыкальная культура» была поставлена Ницше в статье «Случай Вагнера» (1888 г.).
Если отстраниться от причин, заставивших Ницше написать эту статью, носящих глубоко личный характер, то проблема коренится в противостоянии альтернативных культур – языческой и христианской. Для Ницше коренное различие между двумя этими культурами в их отношении к проблеме любви.
У Вагнера, как пишет об этом Ницше, любовь женщины всегда является
спасением для грешника («вечный жид спасется, станет оседлым, если
женится?») [27, с. 53]. Вообще проблема христианства у Вагнера –
уязвимый пункт в критике Ницше, так как эта цитата относится к раннему
периоду творчества байрейтского титана. «Кольцо» уже написано в рамках
языческой мифологии, а опера «Тристан и Изольда» под воздействием
буддизма. Но черты христианства можно найти и в «языческий период»
творчества Вагнера (спасение боги Валгаллы находят в жертвенном поступке
Брунгильды, совершенном из-за любви), а черты язычества можно найти
и в христианском периоде (тема женского начала в «Парсифале» ограничена
исключительно идеей греховности, искушения, условно говоря, образом
Марии Магдалины, минуя Марию-Богоматерь). Эти факты еще раз подтверждают
мысль Лосева о неделимости вагнеровского творчества: «Он един во всех
своих проявлениях, тогда как у Бизе, представителя новой культуры для
Ницше, Любовь – это «возвращение к природе» [27 с. 530]. И далее:
«…Любовь, переведенная обратно на язык природы! Не любовь «высшей девы»!
А любовь как фатум, как фатальность, циничность, невинная, жестокая –
и именно в этом природа! Любовь, являющаяся войною, по своей сущности –
смертельной ненавистью полов!»
[27, с. 529–530].
Путь Вагнера, путь развития христианской цивилизации в контексте всей философской мысли Ницше – это путь, который пройден до конца, за которым упадок. Искусство Вагнера, – это искусство разрушения, «decadence» [27, с. 534].
Более того, Вагнер – современный художник, «par excellence, Калиостро современности» [27, с. 535], но из всей многообразной картины современности Вагнер выбирает все самое «больное» [27, с. 534], «проблемы, выносимые им на сцену, – сплошь проблемы истеричных» [27, с. 534–535].
Альтернативное, новое искусство, которое для Ницше олицетворяет «шедевр Бизе» [27, с. 528], несет в себе оптимистическое, здоровое начало. Ницше перечисляет качества новой культуры: «Возвращение к природе, здоровье, веселость, юность, добродетель» [27, с. 530].
Но разве образ Кармен является олицетворением добродетели? Правомочно ли сопоставлять одну оперу и целое творчество композитора?
В этой полемике, при всей ее плодотворности, ощутим явный перехлест. То, о чем сам Ницше сказал в одном из своих писем: «Важнее не Бизе, а Вагнер» [27, с. 325]. А точнее сказать – противопоставление христианства и язычества, где одно олицетворяет Вагнер, а другое, весьма произвольно, – французский гений Бизе.